Притяжение желтого камня

май 2003
Грузное белое тело самолета сделало еще несколько неспешных кругов над маленьким островом – одинокой каплей посреди бескрайней морской бирюзы, как бы прицеливаясь, затем резко спланировало вниз, на едва заметную посадочную полосу. Колеса соприкоснулись с землей, салон слегка качнуло и… ловушка захлопнулась.

Опьяненный эйфорией путешествия, он не чувствовал ничего, кроме безотчетной жажды познания, и, как большинство окружавших его беззаботных туристов, жадно пялился в иллюминатор, пытаясь разглядеть этот ставший уже притчей во языцех самобытный мирок, божьим промыслом спрятанный от основных центров цивилизации.

Так вот он какой – старинный Остров. В голове кружились почерпанные из туристских буклетов обрывочные знания о якобы правящих здесь тайных рыцарских орденах, о запрятанных пиратами сокровищах, приветливом теплом море и уютных ресторанчиках с соблазнительной средиземноморской кухней.

Его не насторожила некоторая запустелость и отчужденность низкорослых строений, сплошной желтой стеной окруживших крошечный аэропорт. Он не придал значения и снисходительным замечаниям встречавшего сотрудника, с ироничной улыбкой следившего за его восхищенными взглядами на проносившиеся за окном автомобиля роскошные виллы, на пышные кроны придорожных пальм, на плещущееся прямо у кромки дороги иссиня-черное море. Бывалый коллега тщетно пытался убедить его, что практически через месяц каждый поворот дороги на этом крошечном клочке земли будет знаком ему как свои пять пальцев, и от этой предсказуемости его уже скоро станет жутко мутить. Он не хотел слушать. Ну и пусть даже так, пусть это придет потом, – думал он, с любопытством вертя головой по сторонам, – а пока… он страстно желает этот остров, желает как обольстительную женщину на первом свидании, не пытаясь загадывать даже на несколько дней вперед.

Осознание простой и не слишком-то привлекательной истины, что он приехал сюда отнюдь не для развлечений, а чтобы банально заработать денег, никак не желало выкристаллизовываться в голове, и он с удовольствием поддался обаянию милой курортной суеты.

На земле сработал известный “эффект Робинзона”. Едва успев разложить вещи, влекомый любопытством, он тотчас же отправился обозревать доставшиеся ему островные “владения”, натянув на всякий случай плавки под шорты. Остров на первый взгляд показался ему обширной и непознаваемой территорией, а жители – замечательнейшими чудаками, немного церемонными, неспешными и вежливыми, каким, впрочем, и пристало быть уважаемым гражданам столь необычного государства. Парочки их прогуливались здесь степенно по узким улочкам-коридорам, церемонно раскланиваясь и улыбаясь друг другу, о чем-то мирно болтали сидя в раскинувшихся на каждом шагу ресторанчиках за хорошим бокалом вина. Машины здесь галантно пропускали никуда не торопящихся пешеходов, все дышало приветливостью и дружелюбием.

Неизменной характеристикой местного пейзажа был этот вездесущий желтый камень – лаймстоун. Здания, дороги, мосты, даже местные статуи, – почти все здесь было выложено из этой “лунной” достопримечательности – золотистого камня-лимонника. Посольский сопровождающий едко заметил о важности желтого камня в жизни островитян: аборигены, по слухам, так уважают эти булыжники, только что не едят их на завтрак.

Сплошным желтым куском камня оказалась и набережная, – плоская, горячая, мягкая, – со следами выпаренной соли в маленьких ямках-ванночках, резко уходящая в манящую морскую пучину, столь же прозрачную, сколь и бездонную. И вдоволь накупавшись в ней, он сказал себе: “Да!” Да, таким, наверное, и должен быть он, – спрятанный богом рай на земле. Странно, – не верил он, – как можно предаваться унынию здесь, где, кажется, все, – море, солнце служит одному лишь наслаждению. Наоборот, он вдруг стал просто влюблен в этот не испорченный цивилизацией край. Это было странное ощущение – казалось, остров очищает от грехов большого мира, такого далекого и ненужного здесь, на земле обетованной. Скоро он убедился в этом сполна.

Время здесь текло медленно, как мед, ласково – лениво, иногда почти останавливаясь, давая возможность до конца насладиться каждым дивным моментом даримого этой землей счастливого забытья.

И он – наслаждался… Невозможно описать словами его увлекательные походы по местным “игрушечным” горам, когда его неискушенному взору за каждым очередным поворотом вдруг открывались все новые замечательные тайные пейзажи – какие-то запрятанные долины, старинные полуразваленные замки, все те же желто-лимонные церкви.

А эти дальние лагуны на самом севере острова с их изумительной, невозможно синей прозрачной водой и нежным белесым песком вместо привычного уже лайма. Огромные волны приходят туда издалека, одна за одной, ласково подхватывают немногочисленных купальщиков, и вот уже ты летишь на самом их гребне к берегу, оседлав своего ретивого водяного коня, и чувствуешь, что счастье – вот оно – поет сейчас в твоем сердце.

А нечастые, и от того еще более желанные поездки на соседний, более зеленый “деревенский” остров – на огромном, с небольшой океанский лайнер, пароме, вмещавшим в своем чреве жуткое количество туристов вместе с их гудящими машинами, когда ты подобно какому-то киношному Ди Капирио стоишь на самом носу корабля, ловя ладонями ветер, перегибаясь через поручни и разглядывая пенящийся зеленый берилл морской глади, а в ушах шумит от скорости и по спине бегают мурашки удовольствия.

Нельзя сказать, его страстью здесь был только отдых. Но и – огромное количество свалившейся на плечи работы ничуть не утомляло. Наоборот, он находил в этом какое-то особое, дополнительное вдохновение, в первый раз в жизни ощущая себя почти полностью самостоятельным, свободным от всяческих ненужных “пуповин”, наделенным абсолютной властью над собой и своими поступками. Он буквально “горел” работой. Каждый день он непременно принимал какие-то запросы и готовил длиннющие отчеты, с кем-то все время встречался и переговаривал, постепенно приобретая известность во влиятельных островных кругах. Правда, пока эта его активность заканчивалась в основном совместным участием в разнообразных светских раутах, коим здесь было не счесть числа, и обсуждением с местными бизнесменами за хорошим бокалом вина перемен в близкой Европе и его далекой России. Но он понимал, – островитяне присматриваются, и терпеливо продолжал работать, ожидая своего шанса.

Жара постепенно начала спадать, и остров вдруг раскрылся по-новому, как великолепный бутон, став еще прелестнее. Отовсюду на волю теперь рвалась зелень, распускались особые, диковинные субтропические цветы, воздух наполнился свежестью и букетом чарующих запахов. Начались экзотические поездки на островной север за грибами, к его удивлению обильно произраставших на полутора квадратных километрах местного хилого сосняка.

Пришла мягкая островная осень, удивительно напоминавшая самый пик его изменчивого северного лета, которое он каждый год вынужден был подолгу ждать всю эту холодную, нескончаемую зиму. А здесь сама зима была такой странно живительной… такой удивительно не зимней…

И он тихо признался себе, что уже не хочет ни о чем рассуждать, что-либо сравнивать, а просто наслаждается этой новой сказочной жизнью, такой непохожей на всё то, чем он жил раньше, ощущая себя героем этого так странно свалившегося на его голову курортного романа.

Он стал во многом походить на местного жителя, спокойного и весьма удовлетворенного своим нехитрым аборигенским уделом. Его излюбленным провождением времени стали неспешные прогулки набережной, над пологим морским берегом, желтыми языками уходящим в бездонное море, посреди таких же как он, степенных островитян, не спешащих торопить календарь жизни. Он стал любить долгими часами просиживать под тенистым навесом приморского ресторана, наслаждаясь местным солоноватым вином с маринованными осьминожками или другой морской вкуснятиной – “фрутто ди маре”, заедая его местным “ноздреватым” серым хлебом, или же нежиться на пляже, почти отключившись, отдавшись во власть ласковым прикосновениям морского ветерка и солнечных лучей.

Так проходили дни, потом недели, начался отсчет месяцам, – и случилось то, о чем предупреждал его по приезду умудренный островной жизнью сотрудник. Эйфория, поселившаяся в душе, казалось, навсегда, постепенно сменялась беспричинными приступами уныния, сначала недолгими, но со временем переросшими в глубокую затяжную хандру. Он вдруг со всей остротой почувствовал свое одиночество на этом чужом острове. Он вдруг понял, что так и не смог переродиться в счастливого аборигена, а так и остался самим собой, прежним, полным проблем, уставшим и раздраженным северянином.

Его вдруг стал сильно раздражать этот тихий и беспечный Остров. Он даже заметил за собой новую неприятную привычку – критиковать все те странности этого богом забытого края, которые еще недавно приводили его в умиление и восторг.

Он стал частенько подтрунивать над этой врожденной неторопливостью островитян, когда “завтра” у них означало “может быть через неделю-две”, называя ее обыкновенной ленью. Один знакомый абориген, продавец пиццы, защищаясь, как-то пытался объяснить ему природу такого обыкновения соплеменников: ведь если на их маленьком острове ни от кого не скроешься (да и никто не собирается это делать), то рано или поздно все данные здесь обещания выполняются. Это объяснение, впрочем, никак не повлияло на его снисходительно-ироничное отношение к безответственным ленивцам.

Наученный другими “опытными” колонистами, судачившими о природной вороватости местных, он, к своему стыду, начал уже сам пересчитывать сдачу в магазинах, опасаясь быть обсчитанным. Продавцы же обижались, доказывая, что это не обман, а своеобразный дар покупателя, своего рода “чаевые”, без которых достаточно скучно было бы сидеть день-деньской в пыльном помещении продуктовой лавки. Впрочем, еще больше аборигенов он не выносил местных “русских” – этих затравленных, вечно обиженных на прежнюю родину и прозябающих здесь на непонятные заработки человечков со всего бывшего Союза. Понятное дело, что приплыли и прилетели сюда они когда-то сами, польстившись на соблазны беззаботной “курортной” жизни, но также, как и для него теперь, для большинства из них Остров оказался лишь сладкой ловушкой – не женой, а “капризной любовницей” – высасывающей все деньги, но так и не принимающей в себя до конца.

Он стал страшно придирчив к несовершенству местного быта. Внезапно превратившись в завзятого сноба, он теперь просто бесился от отсутствия отопления и “доисторической” с его точки зрения системы водоснабжения, когда летом вода, подававшаяся прямо из раскаленной солнцем бочки на крыше, могла быть лишь горячей, а зимой – только холодной, поскольку нагреть огромный неуклюжий бойлер для него не представлялось никакой возможности. Кляня недоразвитый Остров, он, впрочем, не желал признаться себе, что от использования того же бойлера, как и обыкновенного кондиционера, его отвращает добрая европейская прижимистость, по-простому – жадность.

Его неприятие острова принимало порой совсем причудливые формы. Так, он вдруг однажды страшно возненавидел Остров из-за… его кошек, к слову, в неимоверных количествах заселивших все его уголки – в большинстве своем неестественно рыжих, тощих, вечно голодных и грязных. Он прямо-таки заходился от вида полумертвых старух, тут и там подкармливающих этих хвостатых исчадий ада с гримасой какой-то исступленной радости, застывшей на их морщинистых лицах.

С некоторых пор он с брезгливой осторожностью ел местные овощи и фрукты – маленькие, какие-то скукоженные, как будто больные (а какие еще вырастут на голом песчанике) не чета тому ароматному богатству, что выставляется обычно на городских рынках его далекой родины приехавшими с юга торговцами.

Он с каким-то мстительным удовольствием слушал теперь истории о разочаровании древних рыцарей этой скудной каменистой землей, выделенной им для резиденции прижимистым Папой. Что ж, – думал он, – кажется, с тех пор мало что здесь изменилось. И это, кажется, было очень похоже на правду. Здесь веками не менялось ничего.

Ему вдруг стало казаться, что Остров следит за ним – слишком часто он встречал на разных его концах одних и тех же людей, перехватывал вроде бы случайные их взгляды… Но это– он понимал – был уже совершенный психоз, виной которому, помимо остальных “болячек”, по-видимому, была также и воцарившаяся на острове непереносимая жара. Тогда он закрывался у себя дома, днями избегая людского общения, срываясь сразу после работы в немногочисленные здесь уединенные места вдали от городов.

А жара, возвратившаяся уже к концу февраля, к началу лета становилась непосильное бичом даже для местных, а уж про непривычных “робинзонов” и говорить было нечего. Единственным положительным свойством такой несносной жары было то, что она отупляла, усыпляла, и ты просто переставал думать, терзать себя сомнениями, а останавливался, застывал на месте, подобно какой-нибудь маленькой теплолюбивой ящерице, и исступленно прижавшись к треклятому желтому камню, внимал всем телом ленивое блаженство от его тепла и забывал в его объятьях про скорый бег времени.

Оказалось, это очень непростое испытание – жить, когда каждый новый твой день похож на предыдущий. Как-то отдыхавший на острове заезжий чиновник рассказал ему, что вот так – без новостей и перемен – прозябает большая часть человечества, а здесь все-таки – солнце, море… Он не хотел спорить с этим весьма уважаемым человеком, но внутри все же вскипел – он не желал жить в таком “болоте” даже с сознанием о принадлежности к большинству человечества!. Ему нужна была полнокровная, кипящая эмоциями жизнь. Ведь он еще так молод…

Иногда успокоенность на время возвращалась к нему. Он выкарабкивался из пелены ненависти как из болезненного озноба, смотрел вокруг себя уставшим осмысленным взглядом и тогда все-таки мог честно сказать себе – да, вот он, маленький Остров, не погибнущий никак вопреки людскому неверию в него таких как он, а наоборот, ставший гордым независимым государством, населенным благородными жителями, которые не мечтают ни о чем другом и гордятся этим своим выбором.

От полной тоски спасала и работа. Все-таки ее было чудовищно много, то ли от отсутствия опыта, то ли от того, что он уже сам искал ее, пытаясь доказать самому себе собственную состоятельность на новом месте и в новом высоком качестве. Ведь он был здесь торговым представителем… Хотя, какая может быть торговля с этим малюсеньким островком? Здесь царила атмосфера непреходящего праздника, из окна его кабинета была видна манящая морская гладь, которую в поисках отдохновения от жары штурмовали все новые и новые толпы беззаботных туристов, а он сжимал зубы, сосредотачивался, на время заставляя себя забыть об искушениях и продолжал свои нудные поиски малейших “оазисов” для соплеменников – бизнесменов в этой пустыне, называвшейся здесь важно “островной экономикой”.

От безысходности, одиночества и требующей своего выхода энергии молодости в один прекрасный день он попросту… влюбился. Она была из наших, но, не такая как все – другая. Несколько лет назад она вышла замуж за местного, но кажется, не была счастлива в браке. Она была такая необычная для этого острова, – нежная, страстная, красивая, с белой кожей и длинной русой косой. Она и сама тянулась к нему и… отталкивала его, не решаясь разрушить хрупкое статус-кво в угоду минутной слабости. Он в одночасье страшно “заболел” ей, понимая всю бесправность и бессмысленность своих ухаживаний. И все-таки он чувствовал: она страдает по нему ничуть не меньше, чем он по ней. Неизвестно, что тому виной, – ее ли строгость, его ли неуверенность и ненастойчивость, но он оставил ее. Периодически он еще искал вустречи с ней на улице, приходил к ней на работу, пытаясь заговорить и как-то отдохнуть душой, но лишь еще больше “растравливал” себя и уходил обратно ни с чем, чтобы жить дальше на этом треклятом острове с еще одной незаживающей раной.

Подходил к концу второй, последний год его средиземноморской ссылки. Скоро уже можно было возвращаться домой. Он уже научился не нервничать по-пустому, его наполнили спокойствие и обреченность. Он банально “доживал”… В один из таких дней, поздно ночью, уже почти под утро, когда он безмятежно спал под нескончаемый стрекот цикад, раздался требовательный телефонный звонок.

Один из местных, его друг, просил срочно подъехать. Ему банально понадобилась физическая сила, нужно было помочь забросить кое-что в машину, кажется мебель – он собирался на дачу, на соседний остров. Это был один из его давних местных партнеров, шишка в местном торговом министерстве, выручавший его пару раз с информацией по его вопросам, и отказать ему сейчас в таком пустяковом деле было просто неприлично. Да и жил тот всего в двух кварталах… Он быстро оделся и заспешил вниз.

Каково же было его удивление, когда внизу его встретил только что звонивший “из дома” знакомый. Тот извинился за “шутку”, но на этом странности не закончились. Рядом, у подъезда стоял старинный автомобиль, кажется “Шевроле”, и его знакомый пригласил внутрь.

Отказаться, запсиховать? Его немного успокоило сделанное островитянином предложение сделать звонок в Посольство. Он так и сделал, объяснив, с кем он вынужден ехать на ночное рандеву. Что ж, после такой, пусть мало-мальской, страховки перспектива поездки уже не казалась такой опасной, но от этого – не менее интригующей.

В салоне был еще кто-то, несколько человек в масках, странных старинных масках, какие надевали на Острове, наверное, еще на средневековых балах. Ему тоже надели на глаза черную повязку (ну и конспираторы), и он услышал голос. Голос этот был удивительно знакомым, но толи с просонья, толи от нервов, он так и не разгадал тайны говорящей с ним маски.

Извините, мы были вынуждены использовать вашего друга, чтобы пригласить вас принять участие в одном важном собрании, – тихо, но уверенно пророкотала маска в полусумраке салона, – мы просим вас до поры до времени считать это маленьким приключением, островным карнавалом. Я предположу, что на собрании вам будет сделан маленький подарок, в связи с вашим отъездом из острова, и в вашем праве будет – принять его или отказаться. И вдруг – он узнал этот уверенный голос, эти дипломатичные интонации – это был не обычный человек, а один из реальных “хозяев” острова – один из бывших президентов, ушедший с поста где-то в начале его пребывания на острове и по слухам возглавлявший теперь бессчетное количество островных представительств в международных организациях и фондах. Он был шапочно знаком с собеседником – про которого он знал одно, – тот не бросает своих слов на ветер. Ему предлагалось что-то важное, он был съедаем любопытством и не скрывал этого.

Однако, верный неизменному даже для таких экстравагантных полночных встреч коду островного поведения, он лишь кивнул в ответ в знак согласия, не открыв, что узнал собеседника, и уселся рядом с ним в лимузине. Шторы мягко пошли вниз, и машина тронулась

Сквозь повязку не было видно не зги, и он скоро потерял счет крутым поворотам и даже в приблизительно не смог бы сказать, где они находился. Постепенно стихли редкие городские звуки – видимо, они въехали в горы. Когда же ему разрешили наконец снять повязку и он оглянулся вокруг, он с удивлением обнаружил, что не может определить место, куда они приехали, хотя весь вроде бы прекрасно знал весь остров.

Они находились рядом со входом в какой-то тоннель, или шахту, достаточно широкую даже для разъезда двух машин. Они медленно двинулись дальше, в самую темноту…

Его спутник понимающе улыбнулся: не многие оказываются достойны чести посетить это тайное место. Протянул руку вперед, указывая дорогу: “Идемте, нас ждут!…” Они прошли по затемненному коридору, который расширялся все более, и в конце концов они оказались в просторном зале с шикарным убранством. Это был храм, замок, вырытый прямо под землей. Это было – сооружение древних друидов, место их тайных обрядов, неизвестный современник пирамид, оставшийся . Так рыцари – наследники колдунов – друидов…

Мой юный друг, позволь объявить тебе решение тайного совета. Этим решением, принятым в согласии с высшими принципами Ордена и голосом сердца голосовавших, ты рекомендуешься к посвящению в рыцари, став таким образом нашим братом.

Я хочу чтобы ты знал: это – не будет самым простым твоим решением. Мы уже долго наблюдаем за тобой, почти с самого начала, с того самого момента, когда ты вступил на эту святую Землю. Мы знаем о тебе все – кем ты был до встречи с нами, как ты жил здесь, обо всех твоих невзгодах и радостях, достоинствах и маленьких прегрешениях доносилось высшему Совету, жрецы гадали твою судьбу в своих книгах, и мы считаем, что ты достоин и в состоянии понести это непростое бремя превращения. И мы решили протянуть тебе руку. Решение о твоем посвящении. По сути, сейчас мы хотели бы данную церемонию лишь формальной констатацией факта, но также и официальным наложением на тебя обязанности миссионерства.

Он стоял на возвышении, как на алтаре, и звучные его голос проникал в самые отдаленные, темные уголки зала. А внизу, в затемненных нишах просторного зала, ровными рядами стояли… рыцари. Они были облачны в нарядные пурпурные одежды, головы их обрамляли шляпы с перьями. Они стояли в огромном, затемненном зале, и лишь яркие факелы освещали их торжественные лица. Он смотрел на их лица и с удивлением узнавал в этих тайных хранителях Ордена всех тех, с кем так или иначе его сводила судьба на этом острове – давно знакомых людей – продавца ароматной пиццы с соседней улицы, радушного консьержа известной гостиницы на набережной, строгого усатого полицейского в аэропорту. Рядом с ним, он узнал его и в маске, на возвышении стоял… сам действующий президент Острова. вместе с несколькими другими известными мужами.

Знай, юноша, что ты – свободен в своих мыслях и поступках. Орден никогда не требует слепого повиновения. Служи добру – вот главный принцип нашего братства, и – помогай другим делать то же. Так ты подтвердишь свое высокое звание рыцаря – Госпитальера. Предвижу лишь, что, может быть, однажды, не удивляйся, к тебе подойдет человек, которого ты хорошо знаешь и кому будешь доверять, и принесет тебе весть от Ордена. И я надеюсь, что ты сам решишь тогда, захочешь ли ты, будучи одним из нас, не преступая закона и не попирая нравственности, помочь Ордену в его благородной борьбе за великое будущее народов. И в этой связи, как глава Ордена, данной мне властью я запрещаю тебе, рыцарь, делать все, что будет противоречить твоим представлениям о совести и чести, а также поддаваться любому такому давлению с чьей-либо стороны. Вот тебе в подтверждение официального вступления в наши ряды перстень Великого магистра, а также – он раскрыл платок, главное – частица нашей скромной земли – мальтийский лимоннник. Его благодарности потонули в гуле одобрительных голосов собравшихся рыцарей, многократно отраженный стенами замка-пещеры. В ознаменование, ты выпьешь настоящего Мальтийского вина, который можно попробовать только на собраниях ордена.

Такого бесподобного вина он действительно не пил еще никогда в жизни. Это был дивный эликсир, нектар, непонятного вкуса и крепости, не пьянивший, а возносивший сознание до невиданных высот, откуда весь мир смотрелся как на ладони со всеми его ненужными интригами и перипетиями. Неужели такое вино делают здесь, на этой безводной каменистой почве. Неужели и здесь сыграл свою мистическую роль этот вездесущий лунный камень…

Он был не пьян, но весь – в каком-то в сладком, рассеянном полузабытьи. Он не помнил, как сказал “Да”, смутно, что было потом. Как при помощи своих учтивых благородных попутчиков выбрался из подземного замка, как вышел из автомобиля и с почестями был доведен до дверей дома. Не помнил, чем жил последующие несколько дней, остававшиеся до отъезда. Все это время сборов, последних прощальных визитов к людям и местам, пролетело как в тумане, и скоро, уже очень скоро настало время момента расставания.

Расставания…. и – новых ожиданий. Он не пытался даже гадать, как сложится его дальнейшая судьба. Он уезжал, чтобы встретить новое начало. Надолго ли покидает он Остров, сможет ли когда-нибудь вновь посетить эти ни с чем не сравнимые места. Наверное – да, он еще приедет сюда, но не сразу, а много, много позже. А пока он со смятением в душе покидал этот ставший родным, затерянный в огромном море кусочек земли, возвращаясь домой.

Но он возвращался совсем другим. В сердце он увозил с собой великое знание, осязаемым символом которой стала частичка тайной каменной цитадели. Он уезжал Рыцарем. И постепенно он начинал уже чувствовать, что такое – быть им. Оказалось, это значит – повзрослеть, научиться чувствовать истинную природу людей и вещей, стремиться сделать мир лучше. И он верил, что сможет совершить это, хотя бы малую часть, подвластную человеческим рукам.

И он плыл теперь над облаками в неспешном белом самолете с красным рыцарским крестом, окрыленный своими мечтами, устремляясь далеко на север, летел домой, готовый к новым боям и новым свершениям…

…А еще, потом, уже много позже, сделав непростую карьеру и достигнув серьезных властных высот в своем северном государстве, он еще не раз возвращался в мыслях к той удивительной островной истории, по прошествии лет уже не вполне воспринимая все это как реальность, но лишь как странный сон, полный непридуманных сказочных перипетий.

И все же это не было сном, и свидетельством тому был небольшой круглый булыжник желтоватого цвета, тот самый, переданный им Тайным Магистром, хитро поглядывавший теперь на него из-за стекла в секретере, а кроме того – подтверждением тому стал и весь его жизненный путь, полный важных свершений,попыток, неудач и побед, достигнутых им поистине с рыцарским упорством и с простым, понятным каждому человеку принципом островного братства в душе: “Служи добру, и помогай другим делать то же”…
Сергей Сизов
20/05/2006 20:06